Спасите мишку: Нелегкая судьба косолапых в отечественном кино

Медведь издавна считается символом России. Примерно с XVI века, если точнее. Дело было так: приехал барон Сигизмунд Герберштейн в Москву, а у нас как раз в тот год, 1526-й от Рождества Христова, зимой медведи-шатуны особо распоясались, повадились массово терроризировать население. Барон к себе обратно в Европу вернулся и написал об этом в своих «Записках о московитских делах». Европейцы же, книжку ту прочитав, решили, что это нормальное в наших краях явление. Что постоянно у нас медведи по улицам шастают.

Так и возник этот ныне распространенный стереотип, и далее он только укреплялся. Впрочем, медведь вообще всегда был для русского народа животным сакральным. Настолько сакральным, что истинного наименования его никто точно не помнит. Известно же, что медведь – на самом деле не медведь, а как-то его по-другому звали в незапамятные времена. Вернее, наоборот, не звали, из страха и уважения, заменяя в устной речи эвфемизмом «медведь», специально для этого придуманным. В результате эвфемизм прижился, полностью вытеснив из языка первоначальное обозначение.

Медведь – не только ключевой персонаж русского фольклора. Он и в житиях святых, среди прочего, фигурирует: про Сергия Радонежского и Серафима Саровского, в частности, есть похожие истории, как они медведя приручили. И вообще в русской культуре медведь представлен широко и повсеместно. В том числе, разумеется, и в кинематографе. Начиная с мультиков про Винни-Пуха и боди-хоррора «Морозко» и заканчивая международным хитом «Маша и медведь». Но пока давайте все-таки не про кино, а про другое.

Без медведя совершенно невозможно представить себе русское цирковое искусство, традиция которого корнями уходит во глубину веков, когда на каждой ярмарке всенепременно должен был отплясывать под задорное треньканье балалайки дрессированный топтыгин. Что, кстати, опять-таки способствовало укреплению стереотипа о России как о стране медведей.

Заметьте: цирковой медведь – совсем не то же самое, что обычный дикий медведь. То есть по всем параметрам это вроде бы все тот же свирепый, мощный и опасный хищник, но в цирке его образ максимально антропоморфизирован. Он там катается на велосипеде и мотоцикле, ходит на двух ногах, наряжается в смешные костюмчики, пляшет и разве что не разговаривает и не поет.

Еще дальше в этом направлении пошли авторы фильма «Косолапый друг» (1959), наделив своего заглавного героя, циркового медведя, вдобавок благородной кличкой Дефорж (в честь персонажа из романа Пушкина «Дубровский») и таким чисто человеческим свойством, как способность испытывать эмоциональную привязанность и впадать в хандру из-за разлуки с объектом привязанности (в данном случае – с дрессировщиком). Вдобавок Дефорж играет ключевую роль в конфликте поколений, вокруг которого в фильме разворачивается сюжет. Сначала – усугубляя этот конфликт, но в конце концов благополучно его разрешая.

Спустя 10 лет Юрий Чулюкин («Девчата») нещадно деконструировал образ циркового медведя в душераздирающей семейной зоодраме «Король манежа» (1969) по рассказу Юрия Казакова «Тэдди». В фильме этом рассказывается о том, как медведь Гоша, суперзвезда и любимец публики, однажды случайно покидает клетку и попадает в лес – по идее, естественную, но в то же время абсолютно чуждую для себя среду. Попытки вернуться к людям оборачиваются неудачей, как и попытки обрести свое место в новой реальности. Вследствие чего его с головой накрывает кризис идентичности, преодолеть который он оказывается не в состоянии.

В финале Гоша, впав, как положено, в зимнюю спячку, видит сон, в котором саксофонист, забравшись на березу наигрывает пронзительную мелодию. Что провоцирует пробуждение и мощный приступ нестерпимой экзистенциальной тоски. На этой мрачной ноте мы и расстаемся с Гошей, оставляя его один на один с лютой стужей и безысходностью. А продолжает тему незавидной медвежьей доли суровый экологический триллер пополам с ревендж-муви по Валентину Распутину «Продается медвежья шкура» (1980).

Действие его разворачивается где-то посреди заснеженной тайги. Матерый охотник убивает медведицу и становится объектом возмездия со стороны овдовевшего в результате его опрометчивых действий медведя – тоже матерого охотника. Что доводит первого до паранойи и заставляет его глубоко задуматься о многих вещах, провести переоценку ценностей и вообще по-новому взглянуть на отношения между человеком и природой. В конце концов ему приходится застрелить своего преследователя. Однако победителем из схватки все равно выходит медведь.

«Медведь даже не знал, что его убили. Он был, как всегда, спокоен и уверен в себе», – этими словами, подтверждающими озвученный тезис и производящими на зрителя эффект морального опустошения, завершается фильм.

Приведенные выше примеры наталкивают нас на вопрос: возможно ли в принципе гармоничное сосуществование человека и медведя? Ответ – возможно. В отдельных частных случаях, при соблюдении определенных условий. Один из таких случаев описан в военном боевике Александра Яновского «Егорка» (1984).

Экипаж пограничного сторожевого корабля спасает терпящего бедствие в открытом море медвежонка, совсем еще крохотного. Его решают оставить до тех пор, пока тот не вырастет достаточно, чтобы его можно было выпустить на волю, нарекают Егоркой, экипируют по форме, назначают юнгой. И далее прячут от подслеповатого боцмана (Михаил Пуговкин), а то вдруг прикажет от медвежонка избавиться.

Честно говоря, та часть фильма, в которой матросы люто газлайтят доблестного офицера, всячески убеждая его, что никакого медвежонка на борту судна нет, а борщ – не пересоленный, по нынешним временам смотрится несколько неоднозначно (хотя и забавно). Но в итоге боцман таки удостоверяется в реальности Егорки и милостиво утверждает его в статусе члена команды.

Выказанное доверие Егорка впоследствии полностью оправдывает, помогая изловить иностранного диверсанта, задумавшего явно недоброе. В процессе чего получает боевое ранение. Но лучшая в мире советская медицина быстро ставит его на лапы, и он возвращается обратно в лес, к маме. Тем не менее служба на флоте для Егорки даром не проходит, и с тех пор он периодически выходит на берег, чтобы отдать честь проплывающему мимо кораблю ВМФ.

К сожалению, представителям медвежьего племени редко так везет, как Егорке. Чаще всего они попадают в руки не отважным морякам, а каким-нибудь мутным типам. Показательный пример тому можем наблюдать в авантюрной комедии «Русский бизнес» (1993) – типичном продукте 1990-х. Михаил Кокшенов и Семен Фарада играют двух приятелей, которые совместно разрабатывают хитрую мошенническую схему. Суть этой схемы состоит в том, чтобы найти где-нибудь парочку зажиточных американцев, желающих поохотиться на русского медведя и, пообещав им аутентичный опыт и взяв вперед аванс, напоить их как следует водкой и разыграть перед ними представление, включающее стрельбу холостыми патронами по цирковому медведю.

На деле все, конечно, идет не по плану, и бедный медведь Гоша (не исключено, что тот самый, из «Короля манежа») чудом не погибает. Но вовремя успевает запрыгнуть на мотоцикл и дать по газам, тем избежав неминуемой и нелепой смерти от вражеской пули. Вообще, если так подумать, не обращая внимания на всю по-кокшеновски гротескную комичность, обычная для той эпохи история: нелегальный бизнес, шальные деньги, неистовое пьянство, стрельба. С той разницей, что, как правило, финал у таких историй был не столь благополучный. Да и с завершением 1990-х медведям, в отличие от людей, легче жить отнюдь не стало.

Вероятно, с целью хоть как-то повлиять на сложившуюся плачевную ситуацию и попытаться изменить нелегкую свою судьбу в фильме «Медвежий поцелуй» (2002) с Сергеем Бодровым – младшим в главной (и последней) роли медведь превращается в человека. Вернее, обретает способность иногда превращаться в человека по имени Миша. Которому вместе с внешностью Бодрова досталось от него и его культового героя, сами-знаете-какого, обостренное чувство справедливости и непреодолимое стремление защищать слабых. Но тут всю малину ему портит сиротка, в которую он влюбляется, что ни к чему хорошему, конечно, не приводит. В итоге медведь опять же едва не погибает, теряет свою суперспособность и навсегда возвращается к медвежьему облику. Что, пожалуй, и к лучшему.

Все-таки, несмотря на риск быть пойманным и заключенным в клетку или убитым и освежеванным, бегать по лесам, распугивая оленей, куда как приятнее и во всех смыслах перспективнее, чем проживать априори греховную и наполненную страданиями человеческую жизнь. Вот и Дмитрий Дьяченко, режиссер наркотриллера о выживании «Бешенство» (2023), не даст соврать. В фильме этом медведю приходится столкнуться один на один даже не с охотником, а с больным наркоманом (Всеволод Володин) и его папашей-уголовником (Алексей Серебряков).

Представьте себе: живете вы себе спокойно в сибирской глуши, как вдруг откуда ни возьмись появляются бешеные двуногие существа и давай учинять всякие бесчинства. Вы им: уважаемые, извольте покинуть территорию, вас сюда не звали. А они всей гурьбой наваливаются, из огнестрела палят, подручными предметами лупят, в довершение загоняют в избу и сжигают заживо. Ужас!

Но еще более страшная участь постигла невинного медвежьего детеныша в фильме «Я – медведь» (2023). Ему, бедняге, не посчастливилось угодить в дисфункциональную семью героев Никиты Кологривого и Агаты Муцениеце. Что вообще может быть хуже, чем оказаться в одном фильме с Никитой Кологривым и Агатой Муцениеце? Заклятому недругу не пожелаешь. Не то что маленькому милому медвежонку. Мало того, этот самый герой Кологривого, травмированный хоккеист загибающегося провинциального клуба, по сюжету еще и конвертирует бедного зверька в инструмент для повышения инвестиционной привлекательности бренда. И это уж совсем ни в какие ворота. Куда, спрашивается, смотрит общество защиты медвежат? Впору, кажется, прекратить эксплуатацию медведей на экране. Или как минимум законодательно ограничить.