Анастасия Михайловская: «Я пробуждаю в людях сопричастие»

Судьба Анастасии Михайловской настолько необычна и ярка, что одно перечисление вех ее биографии может вызвать реакцию – «не может быть!». Подробно поговорить о всех нюансах жизни и уникальных людях, окружавших Анастасию, в рамках одного интервью невозможно – книгу стоит писать.

Вы художник, актриса, режиссер, продюсер, модельер, журналист, политолог, волонтер, военкор. Ничего не забыл? А как вы сами себя позиционируете в первую очередь?

— Военный корреспондент, амбассадор Cоюза женщин России.

То есть волонтерская деятельность сейчас отошла на второй план?

— С начала СВО мы, военно-политический медиахолдинг «Русская весна» (один из самых больших в России — 2,5 млн подписчиков),  собрали больше 2 млрд рублей, передали на фронт 600 машин повышенной проходимости, купили медицинской техники для госпиталей, медсанбатов и эвакуационных групп примерно на 300 миллионов. Мы поставляем в войска только то, что спасает жизни бойцов: бронежилеты, тепловизоры, шлемы, средства связи, ретрансляторы. Сами производим РЭБ «Барьер».

При этом вы еще и рискуете жизнью…

— Иногда приходится, после съемок документального фильма «Медицинский спецназ» про работу военных медиков я осталась волонтером в одной из медчастей, расположенной в Бахмуте. Потом ко мне присоединился сын. Внутри госпиталя относительно безопасно, но дорога туда – это русская рулетка. Работа «помогатора» довольно простая – срезать одежду, обмыть раны, лицо, руки, собрать личные вещи, успокоить, после операции отвезти в комнату, где раненые отдыхают и готовятся к эвакуации. Я военный психолог, работа на первой линии эвакуации – хороший опыт.

Что гонит вас в самое пекло?

— Скорее уж, что держит – я ведь уже десять лет там! (Улыбается.) Считаю, что помогать фронту в такой тяжелой ситуации – мой гражданский долг. Видимо, война у меня в крови. Отец был сыном полка, в 14 лет ушел на фронт, дослужился до генерал-лейтенанта. Дед, капитан первого ранга, прошел две войны, участвовал в полярном конвое. Воспитывал меня как матроса Северного флота. (Смеется.) Да и это не первая моя война.

Но помогать ведь можно, даже не выходя из дома.

— И прекрасно! Каждый помогает по мере сил, никого не надо заставлять. Да туда и не попасть так просто, это же не сафари, на экскурсию на войну не съездишь. Я же привожу в госпиталь то, что необходимо врачам, и уже потом остаюсь там на общих основаниях. По сути, я тоже служу, просто на гражданской должности. 

Смотрю, как вы улыбаетесь, и вспоминаю всех тех ваших коллег, с которыми мне довелось пообщаться. Удивительно, но все эти замечательные люди потрясающе витальны. Нет на них печати скорби, пережитого ужаса.

— Честно говоря, не встречала печальных военкоров. Более того, вообще не видела там унылых людей. За «ленточкой» (так называют первую линию боевого соприкосновения, – КР) люди как-то заметно бодрее, чем на гражданке. Здесь все какое-то пластиковое, не глубокое, не больное, не страшное. Люди не живут, а притворяются живыми, не говорят, а зубы заговаривают. Там за тебя жизнь любой отдаст, а здесь все очень боятся смерти. Перевернутая реальность, как в кривом зеркале. Как будто Бог переселился туда, в окопы, в госпитали, там и чудеса сплошь и рядом, а здесь духовная немощь и апокалиптическая реальность.

Все, кто оказывается в зоне боевых действий, вынуждены бороться со страхом. У вас есть какой-то собственный метод борьбы с ним?

— Конечно! Учить людей не бояться – моя работа. Но победить страх невозможно, с ним можно только смириться, принять и идти дальше. Это одно из основных человеческих чувств. Как я с ним справляюсь? Сильно боишься только первый раз, адреналин зашкаливает, а потом привыкаешь. Просто смиряешься с тем, что смерть всегда рядом. Раньше в традиционных обществах были обязательные ритуалы, связанные со смертью, ее не боялись, некоторые народы ее почитали, считалось достойным умереть в бою.

Есть такая жесткая фраза: альтруизм – это форма эгоизма…

— Возможно, но это не про меня, потому что я передаю все опосредованно. У меня есть кладовщик, который раздает то, что мы закупили. Это не мои руки, это руки Бога. Я не участвую в процессе передачи гуманитарной помощи напрямую. Слишком много эмоций. Да и потом все мои подопечные уже несколько раз погибли, а к новым привыкать не хочется. Это, пожалуй, эгоизм. Избегаю лишний раз испытывать боль разлуки.

В какой именно момент украинский конфликт стал частью вашей жизни?

— В 2014 году я предложила Ивану Охлобыстину поехать в Донецк с каким-нибудь фильмом, он как раз закончил «Иерей-сан. Исповедь самурая», продюсер была против, а Ваня сразу согласился устроить мировую премьеру в Донецке. Прибыли… разбитые дороги, в городе снег по пояс, света нет, воды нет, людей нет, бойцы на танках в кинотеатр приехали. Мне понравилось, я осталась.

Насколько я знаю, у вас вообще богатый опыт подобного рода.

— Давным-давно я работала в Америке для нашего Министерства культуры. Представляла русские фильмы на международных кинофестивалях, сотрудничала с Линкольн-центром, с киноархивом в Нью-Йорке. Благодаря этому, кстати, у меня есть интервью с Куртом Воннегутом, Харви Кейтелем, Филипом Глассом, Алленом Гинзбергом, Ларри Риверсом. Тогда русских очень любили в Америке, помнили еще поколение нашей первой эмиграции. Ларри Риверс, например, ставил оперы со Стравинским. Это из прошлой жизни. Но самое, наверное, главное из работы журналистом – то, что я записала последнее телеинтервью со Львом Николаевичем Гумилевым перед его смертью. Он уже с трудом говорил, пил через трубочку, но был невероятно галантен и информативен.

Ничего себе!

— Мы снимали тогда фильм про Сергея Курехина и Сергея Дебижева, а они, в свою очередь, снимали фильм «Два капитана 2». Дебижев был моим учителем по рисунку в Серовском художественном училище (ныне Санкт-Петербургское художественное училище имени Н.К. Рериха, – КР). Лев Николаевич сначала отказывался, его жена, Наталья Владимировна, уговорила, и я имела честь провести с ними несколько часов, лицезреть русского богатыря духа, пассионария небесной России во плоти.

Помимо художественного училища у вас еще ГИТИС?

— По идее, я должна была поступать в Мухинское (ныне Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица, – КР), но пошла в ГИТИС. Училась у Анатолия Васильева и параллельно работала в театре.

А с легендарными журналами «ОМ» и «Птюч» вы как журналист сотрудничали?

— Как модельер вела раздел моды. Я сняла 28 клипов как художник по костюмам, в том числе в Art Pictures (студия, основанная Федором Бондарчуком и Степаном Михалковым, пионер производства клипов в России в 1990-х,– КР).

Простите, заплутал в извилистых поворотах вашей биографии.

— Ну я просто живу очень давно. (Смеется.)

Вы учились у великого Васильева. Как вышло, что вас не затянул к себе театр? Как и кино, собственно.

— Я служила актрисой в театре 7 лет. В юности у Бори Юхананова, потом у Анатолия Александровича. И с Сергеем Соловьевым в его объединении «Круг» работала. На фильме «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» я была художником по костюмам в черно-белой части.

Такие потрясающие имена и названия, и тем удивительнее, что вы всем этим больше не занимаетесь.

— Художественным кино, к сожалению, нет, но я сейчас делаю документальные фильмы на Первом канале. Самые важные для меня герои нашего времени это Даша Дугина – принцесса русского Китеж-града, и Юля Чичерина – наша Валькирия, девушка с позывным «Брат». За эти годы исполнила 5 тысяч концертов на передовой, по 5 концертов в день, пальцы в кровь, сама на гитаре аккомпанирует, едет в окопы, в госпитали, в самое пекло. Сотни тысяч бойцов вдохновила на ратный подвиг. Сейчас у нее программа потрясающая на стихи Александра Проханова. Ну и конечно, мои родненькие военные медики, два фильма про них и еще один спецрепортаж отлеживается пока, ждет своего часа. Именно про то место, где я помогаю. Красная зона, госпиталь на передовой, история про настоящих людей – тех, кто спасает жизни бойцов, рискуя своей. В фильме говорим о том, что закрашиваем красные кресты на машинах, потому что медицинский транспорт – один из главных объектов охоты для вражеских FPV-дронов и артиллерии. В Великую Отечественную войну не стреляли по медикам и журналистам. Сейчас мы цель номер один.

А что в планах?

— Большой фильм про Военно-космические силы к их 10-летию в 2025 году с выставкой фотографий Михаила Розанова и картинами Алексея Гинтовта. Очень надеюсь, что у нас получится сделать хорошее кино. Сейчас ребята, космическая пехота, остановили наступление ВСУ на Курском направлении ценой своих жизней, не дали зайти в Курчатов, где находится атомная станция. Предотвратили катастрофу мирового масштаба. ВКС – это наш щит и меч в прямом смысле слова. Наши настоящие герои.

Мы уже столько славных имен назвали, что было бы странным не сказать, что своей фамилией вы обязаны Никите Михайловскому – звезде фильма «Вам и не снилось…», поскольку были его первой женой (актер умер в 1991-м в возрасте 27 лет от лейкемии, на лечение деньги собирала вся страна, – КР). Ну и конечно, что у вас есть общая с ним дочь Соня.

— Когда дочь родилась, мы репетировали спектакль «Горе от ума», так что вариантов имени было немного – Софья или Лиза. «Вам и не снилось…» стал главным фильмом поколения, и много лет почтальон, как Дед Мороз, приносил холщовый мешок писем от девушек со всей России, которые признавались Никите в любви. Соня тоже выбрала профессию режиссера, снимает документальное кино.

Я смотрел документальный фильм про Никиту, и там говорилось, что у него было такое сногсшибательное обаяние, что он мог очаровать любую…

—  (Смеется.) Такое сногсшибательное, что, когда он меня увидел, у него ноги подкосились, сердечный приступ случился. Видимо, от моей неземной красоты. (Смеется.) Мне было 18 лет, я совсем еще ребенок и не понимала, что от меня хочет этот, как мне казалось, взрослый дяденька? Хотя он был меня старше всего на 2 года.

Вообще, интересно: если посмотреть, чем вы занимались в юности, какой светской львицей были и чем занимаетесь сейчас – это две прямо противоположные позиции.

— А что, у кого-то иначе? Разве те, кто сейчас патриот, и в юности придерживались тех же убеждений? У меня дедушка был ярым коммунистом и всегда говорил: «Ты будешь потом строить то, что сейчас рушишь!» Другое дело, что многие из тех, кто сейчас стали «ура-патриотами», еще пару лет назад – до тех пор, как политика партии не изменилась, до СВО, – были либералами. И переобулись буквально на лету. А мы-то уже лет 25 как в этом лагере! Евразийский союз молодежи, Александр Гельевич Дугин – мы упорно пытаемся традиционные ценности прививать нашему агонизирующему обществу.

У вас сейчас на груди две награды (медали «За укрепление боевого содружества» и «За вклад в укрепление обороны Российской Федерации», – КР)…

— Я просто после интервью на политическую телепрограмму, я так не хожу все время. Хотя можно было бы, людей бодрит, вспоминают, что война рядом. Оборачиваются, кто с ужасом, кто с восторгом. Вообще, у меня очень много наград. Если я их надену все, они будут как у корейского генерала – висеть до колен. (Смеется.) Кстати, о телевидении. Два раза в неделю я на Первом канале в программе «Большая игра», мы объявляем сбор на РЭБ, который ставим на автомобили, медицинскую технику, и где-то примерно по 1 млн рублей за одну программу собираем. И это очень здорово, я пробуждаю в людях сопричастие, они хотят помогать армии!

А когда вы встречаетесь с либералами, вы как-то пытаетесь до них достучаться?

— Это невозможно! Вот вы можете свою дочь переубедить? Она хочет съесть клубнику, а вы говорите: съешь малину. Она съест вашу малину? Нет. Может, даже затолкает ее в рот и выплюнет где-то за дверью. А взрослого человека пойди переубеди! Говорят: на фронте нет неверующих. Это да! Человек может от ужаса, безысходности, желания выжить обрести веру. И ведь чудеса действительно случаются: гранаты не взрываются, мины не детонируют, пули в бумажных иконах застревают, синицы из окружения выводят, монахиня дрон перекрестила – он упал… Но поверить в чьи-то ценности? Пугай его, бей, пинай… Нет, бесполезно. Сейчас мы приступаем к съемкам фильма о разных конфессиях, которые вместе, плечом к плечу, поднимают бойцов на борьбу с нацизмом. О том, какие чудеса нас сопровождают на фронте, о силе молитвы и веры. Православные, мусульмане, буддисты вместе должны победить неофашизм.

Но воспитать ребенка правильно же можно? Как?

— Мультфильмы советские показывать, детские фильмы – они же прекрасные были! У нас сейчас просто нет равной по уровню альтернативы.

А церковь может помочь?

— Конечно! Исповедь стабилизирует психику. Ребенок понимает, что, если он что-то натворил, он может исповедать свой грех. Это очень важно. Потому что потом он вырастет, пойдет к психологу, и тот ему сломает мозг. Потому что будет говорить: вот по Фрейду ты это сделал, потому что твой папа неправильно любил твою маму. Психология – это, в сущности, гипертрофированная исповедь наоборот. Тебе объясняют, что ты в принципе прав, а не правы все вокруг. А тут ребенок пошел к батюшке, зная, что есть выход его отрицательных эмоций, его вины. И получил отпущение грехов, то есть совесть чистую, да еще и причастился крови и тела самого Иисуса в награду за правду о себе.

От семьи многое зависит. Вам с ней повезло?

— У меня была замечательная семья! Когда мне говорят, что я русский националист, отвечаю, что вообще-то мою еврейскую бабушку, папину маму, фашисты сожгли в Освенциме. И это чистая правда. Отец мальчишкой убежал на фронт, был мотострелком, научился играть на аккордеоне, после войны выступал с Марком Бернесом и Леонидом Утесовым. Строил Ленинградский мюзик-холл, Театр миниатюр Аркадия Райкина, снимал фильмы. И изменил ландшафт Земли, построив горнолыжный курорт «Сорочаны». А мама, ну, она просто легенда, самая красивая женщина Москвы и Ленинграда, и сейчас не сильно изменилась, потому что постоянно что-то новое изучает, путешествует и все время смеется.

Сними о вашем отце фильм – скажут, невероятно!

— Я папой очень горжусь. Он ведь, помимо прочего, возглавлял Союз ветеранов города Москвы. А в 1990-е правительство перестало старикам выдавать подарки на 1 января, 9 Мая и 7 ноября, он сам на свои деньги, будучи обеспеченным человеком, покупал эти наборы – открытка, шампанское, икра, колбаса, сыр, горошек. И мы развозили пакеты по домам, чтобы солдаты Великой Отечественной не узнали, что Родина про них забыла. Наверное, моя волонтерская деятельность – это от него.