Фото: Стоян Васев
В честь 78-летия сценариста, художника-постановщика, режиссера и актера Александра Адабашьяна публикуем цикл его юмористических киноисторий, написанных и нарисованных для журнала «КиноРепортер».
В киногруппе был осветитель, исповедовавший здоровый образ жизни. Он не пил, не курил, ел правильную пищу и бегал трусцой. И вот бежит он однажды очень ранним утром по лесу и слышит негромкий голос:
– У вас свое начальство, у меня свое… У вас свое начальство, у меня свое…
Удивился праведный осветитель, подкрался к говорившему поближе, чтобы понять, кто, кому, и зачем проповедует в утреннем лесу. Оказалось, что это водитель камервагена (машина, в которой возят съемочную камеру и всякую операторскую технику). Ему с вечера режиссер поручил изобразить в кадре районного начальника, который с этой единственной фразой подходит к главному герою. И вот он с раннего утра учит текст.
Но на съемке обнаружилась странная вещь: одновременно идти и говорить водитель никак не мог. Или одно, или другое. Очень хорошо идет, но как только нужно говорить, останавливается. Хотя говорит тоже очень хорошо. Но только стоя.
После долгих мучений решили обвязать его веревкой (благо снимали только по пояс, и видно ее не было), и как только он собирался сказать: «У вас свое начальство, у меня свое», так режиссер, ассистент и тот самый осветитель тянули веревку и перемещали водителя по кадру. Ноги он не мог переставлять, так юзом и волокли.
С трех дублей сняли. Когда потом этому водителю случалось слышать разговоры коллег, что, мол, хлеб у артистов легкий, он всегда их останавливал:
«А вы пробовали? Нет? Тогда не говорите». И помолчав, добавлял негромко: «У вас свое начальство, у меня свое…»
Я получила первую серьезную роль в картине, где снимался очень известный артист. Звезда. Настолько «звезда», что продюсеры согласились на его условие – работать он будет только два дня, и за это время должны быть сняты все сцены с его участием. Первый наш с ним эпизод: он стоит лицом, я спиной к камере. Обратную точку, на меня, снимут потом, с его дублером.
Режиссер был очень доволен, глядя в монитор:
«Вот что значит мастер! Как у него прекрасно родился этот жест левой руки, словно он хочет прикоснуться к любимой и не решается. Сколько в этом робости и нежности! Так сразу уловить характер героя, притом что он даже сценария не читал! Звезда! Сразу видно, что…»
И не договорил, потому что после команды «Стоп!» я повернулась, и он понял, что прекрасный жест родился у мастера, чтобы я случайно не повернулась в кадре. Мне на лоб «звезда» прилепила листок со своим текстом – словами любви, робости и нежности.
Когда за эту роль он получал приз, то не забыл и про меня, сказав со сцены:
«О юной моей партнерше я ничего не скажу, даже имени специально не назову. Пусть оно прозвучит со страниц газет и экранов!»
Не назвал. Потому что не знал. Мы с ним на этих съемках даже познакомиться не успели.
Дело было так. Снимали простой, но сложный по организации кадр. На крохотном полустанке из поезда выходит девушка. Состав уезжает, и она остается в печальном одиночестве. Но беда в том, что мимо этого облюбованного киногруппой полустанка поезда проезжают без остановки.
С большими нервными и материальными затратами удалось договориться, что только один раз, в определенный день и час экспресс на минуту остановится там, где просит съемочная группа, актриса выйдет, и поезд немедленно уедет.
Актрису отправили за сто километров в город, откуда выезжал экспресс. Коллектив во главе с режиссером заняли позицию на вожделенном полустанке. Камеру поставили на партикабль (высокая площадка для установки камеры) и стали ждать.
Все, казалось, случилось, как и хотели, – и поезд пришел минута в минуту, и актриса вышла из того вагона, который нужен, и остановилась, изображая горестное одиночество, и состав умчался.
«Отлично!» – сказал режиссер.
«Ужасно, – ответил оператор. – У меня камера не пошла, с пленкой что-то».
Вот тут-то его, стоявшего на партикабле, режиссер в отчаянии и укусил.
Это возмутило кинематографическую общественность. Но узнав обстоятельства дела, решила, что реакция режиссера была по-звериному жестокой, но по-человечески понятной.
Сцену сняли по отдельности: стоявшую скорбную девушку и уносящийся вдаль поезд. Оператор сказал, что так стало даже лучше. Он, кстати, хромал месяца три… Режиссер сломанный зуб вставил быстрее.
Однажды в 1-й (самый большой) павильон «Мосфильма» пригласили делегатов какой-то важной конференции. Как раз в тот момент, когда художник С. должен был у них на глазах из краскопульта (гигантский пульверизатор) выдувать на фоне голубое небо.
Все почтительно стояли, глядя, как С. вскарабкался на переносную вышку, выпустил струю краски… После чего, отшвырнув инструмент, с нецензурным криком бросился на фон, повис на нем и, раздирая истлевший от многолетних перекрасок холст, опустился на пол. Накрыв делегатов обрывками ткани и облаком пыли.
Когда те выбрались из-под последствий акта творчества, обнаружилось, что С. исчез. Отряхиваясь от грязи, они решили, что присутствовали при внезапном помрачении ума художника, подобном тому, что описан Н.В. Гоголем в повести «Портрет».
Много лет спустя сам С. поведал мне истину: оказывается, при нажатии на рукоятку краскопульта струя оказалась такой силы, что оттолкнула фон. Ему же показалось, что не холст отодвигается, а он сам вместе с вышкой валится назад. Вот и прыгнул, спасаясь.
Но версия делегатов ему нравилась больше.
На съемки в провинциальный городок прибыл известный актер Т. Зрители его любили, а коллеги – не очень. Потому что он много пил. Аленушку, юную ассистентку, утром отправили за ним в гостиницу. Все вроде было в порядке, да только как пришли на площадку, оказался Т. очень пьяным.
Аленушка плакала, отвечая на расспросы старого администратора: все сделала, как велели, – комнату в гостинице осмотрела (даже в туалете бачок проверила), и нигде ничего спиртосодержащего не было. Потом сходили на речку, он поплавал, вышел бодрый и веселый. А потом вдруг разом опьянел! Администратор задумался, спросил, где артист купался… И куда-то ушел.
На следующее утро Т. снова нырнул в воду и поплыл на другой берег. Долго там в кустах возился и вернулся очень злой. Аленушка расстроилась. Зато режиссер обрадовался. И артист очень хорошо сыграл. Старый администратор все объяснил: по приезде опытный Т. заранее схоронил на том берегу целую авоську четвертинок водки. Администратор туда сплавал и весь запас заменил кефиром.
На третье утро Аленушка пришла за актером и сообщила, что взяла купальник и тоже хочет с ним поплавать для зарядки, на что Т. ей мрачно сказал, что больше купаться не станет: вода бодрить перестала.
В центральном павильоне «Мосфильма» готовились к съемке. Выгнали лишних, закрыли двери, потребовали полной тишины. Но звукорежиссер объявил, что снимать нельзя: мешает странный посторонний звук. Проверили все, что могло гудеть, пищать, скрипеть. Режиссер кричал, стучал об пол тростью, пока не обнаружили под самой крышей на осветительных лесах… храпевшего светотехника.
Когда тот, пробудившись, понял, что происходит – попытался удрать. Разъяренный режиссер погнался за ним, размахивая тростью. Они выскочили из павильона и понеслись по улице, пугая прохожих. Пробежав четыре троллейбусных остановки, оба устали, еле брели…
Светотехник потом оправдывался:
«Как все вышло-то? Я спрятался вашу репетицию посмотреть – мне ваше творчество нравится. А там тягомотина: «Я тебя люблю, но ты пойми… А я тебя нет, но ты пойми…» Снимали бы вы детектив, разве я заснул бы?»
«Аргумент, – вздыхал режиссер. – Надо подумать…»
Это было во времена целомудренного черно-белого кино. Снималась сцена: на поле в спелой ржи встречаются юная селянка и городской хлыщ, обладатель «Москвича» и шляпы. Короче, подлец.
Вечереет. Прельщенная фальшивым красноречием, она уже готова отдать свой первый в жизни поцелуй, но что-то ее сдерживает. Тогда он срывает с головы шляпу и, размахнувшись, швыряет ее далеко в сторону. Это знак, это символ! Они движутся друг к другу, еще мгновение – и их уста сольются…
Здесь, по замыслу авторов, сцена должна была закончиться, и следующим кадром вместо поцелуя разумелась летящая над полем шляпа. Но завершилось все иначе – головной убор, описав в воздухе полукруг, подобно бумерангу вернулся и влепился точно между героями.
Отсмеявшись, попробовали снять второй дубль, но, как только актер совершал бросок, всех охватывал неудержимый хохот. В тот день сцену так и не сняли – до ночи все по очереди пытались повторить трюк.
Юная актриса (уже дважды разведенная) и ее партнер (женатый на иностранке и потому полагавший себя свободным) накануне договорились поужинать вместе, но после полета широкополого бумеранга затею отменили.
Шел я однажды через мосфильмовский павильон, где строилась какая-то декорация, и долетел до меня конец фразы, печально выдохнутой рабочим: «…Давно это было, до войны еще, я тогда в этом самом павильоне перспективным бегал…» Говорившему на вид было за пятьдесят. Значит, бегал мальчик лет восьми. Какие же перспективы перед ним раскрывались? Не поленился, спросил.
Оказалось, что в те времена, чтобы, например, снять в павильоне сцену времен царя Алексея Михайловича и не строить терем в натуральную величину, было придумано «перспективное совмещение». На первом плане снималась актерская сцена, а сзади стоял терем в треть своей величины. Перед ним степенно прогуливались бояре уже в половину настоящего размера, поскольку были поближе к камере. Для этого и набрали детей, одели, заклеили бородами и назвали «перспективными».
«Деньги заплатили, конечно, смешные, но все-таки первый заработок! И еще справку для школы дали, тут уж они повеселились. Типа, благодарность от боярской думы такому-то как перспективному боярину. Я ее в рамочку вставил и где только не показывал. Когда после войны паспорт получал, просил в графе «социальное положение» написать: «боярин». Додумался! Мать в милицию вызывали. Она потом эту справку вместе с рамочкой сожгла. А жаль. Нынче я бы через нее в дворяне записался», – посетовал рабочий и продолжил вколачивать гвозди.
Это была сложная съемка. Группа в полном составе четыре раза выезжала на место, каждый раз с ночи выставляли на берегу озера осветительные приборы, операторскую технику, одевали и гримировали актеров. Все это в темноте и холоде.
А когда предрассветным клюквенным сиянием озарялся небосклон, выяснялось, что солнце в тучке и прекрасная гладь озера не отразит его огненного диска в замерзших водах, похожих на пыльный рояль. Или ветер поменял направление, и романтический туман, которым пиротехники овеяли всю сцену, унесло в сторону…
Но вот настал день, когда все сложилось. И небо безоблачно, и туман с актерами на своих местах. Камера на тележке медленно наезжала на финальную крупность, вся съемочная группа двигалась рядом с тележкой, одержимая общим вожделением вопля «Снято!».
Оператор страстно шептал: «Красиво, блин, офигенно!» «Не сглазь», – сурово прошипел ассистент, сплюнув через левое плечо, и огляделся в поисках, обо что деревянное постучать, чтобы минимизировать possibility сглаза.
Ничего не нашел, кроме коробки аккумулятора, согнутым пальцем трижды по ней постучал, и… камера замерла навсегда.
На киностудии был большой начальник. Он, когда наставлял сценаристов, редакторов и режиссеров, всегда говорил одно и то же:
«Что вас всех тянет на философию какую-то, подтексты? Кино должно быть таким, чтобы даже Дуньке Пердуновой было все ясно и понятно».
А тут как-то приехало на студию идеологическое руководство. Собрали худсовет. И этот большой начальник очень разгорячился:
«Наша задача – снимать так, чтобы даже Дуньке…»
Тут он слегка запнулся, глянул на руководство, а там среди них сидит толстая такая тетка, и продолжил:
«Чтобы даже Дуньке Ивановой было все ясно и понятно!»
Тут кто-то из зала громко спросил:
А что, Дунька замуж вышла?»
В зале засмеялись, захлопали, а толстая тетка спросила:
«Кто эта Авдотья Иванова, чье замужество так активно приветствуют массы?»
Начальник был находчив:
«Простой зритель, из народа. Пишет письма и активно участвует в жизни нашего коллектива. И негромкий ее голос находит отклик в умах творческого состава. А недавно вышла замуж за простого рабочего парня – кузнеца… одного из заводов!»
«Так нужно ввести ее в состав худсовета!» – тут же оживилось руководство.
Зал зааплодировал. Предложили немедленно за это мудрое решение проголосовать – и Дуньку выбрали в члены худсовета…
Еще долго потом на студии можно было услышать: «Ну, как фильм?» – «Не приняли – похоже, Дунька не поняла».
13 и 14 декабря в «Мастерской «12» Никиты Михалкова» состоится долгожданная премьера сезона – постановка пьесы Максима Горького «На дне».…
Домохозяйка по имени Жанна умеет читать мысли и управлять электротехникой, чем успешно пользуется, выигрывая крупные суммы в покер и грабя…
В Театре Мимики и Жеста новая премьера, которую планируют привезти и в другие регионы страны. Инклюзивный спектакль на русском жестовом…
В первой части обширного материала, посвященного новейшему кино про Урал, мы рассказывали о лентах, увидевших свет за последний год. Здесь…
20 ноября на сцене Дворца на Яузе состоялась первая торжественная церемония вручения индустриальной премии «МедиаБренд», которая отмечает выдающиеся проекты в…
Телевидение как способ распространения информации неумолимо сдает лидерство, но как сегмент индустрии развлечений не устареет, наверное, никогда. Потому что от…